(перевод мой)
Вот я бросаю оружие и начинаю ползти,
ползти от того, во что никогда не верил,
вот обползаю дороги, канавы и сорняки,
мертвых патрульных, и командиров и дом без двери,
обползаю чужие границы и крепостные мосты,
обползаю отчизну — бесконечную и ненужную.
У меня ещё столько времени, столько ещё ползти,
так какая разница, внутри это или снаружи.
И каждая ночь была медленной, как река.
И каждый день ожидали мы, как подаренный.
Гордость и благодарность сыплются с языка.
Темнота — тёплая, липкая, как овечий желудок жареный.
С земли говорят умершие, с неба святые.
Но даже в их отчуждении — сочувствие есть и мера.
Пусть мне некуда деться, и руки мои пустые —
дезертира спасает чёрная почва и атмосфера.
Что в твоём сердце, страна, что в твоей голове?
Я даже не знаю, какими цветами вышиты наши флаги,
Бесы стоят надо мной — и они не верят тебе,
и укоряют меня словами моей присяги.
Когда я всё это забуду, когда я уйду,
и перестанут сниться мёртвые, плывущие по реке,
когда в каждой смерти я буду видеть только её саму,
голос будет звенеть, а совесть — ходить налегке,
когда уже не напугает сгустившаяся темень,
и луна, наполняющая собой каждый выдох,
я тоже заговорю, заговорю со всеми,
заговорю про живых, заговорю про убитых,
Десять тысяч погибших слушают из земли.
Десять тысяч святых слушают над головой.
Голоса погибших далёкие, так что злые.
Голоса святых тоже злые и пахнут травой.
Люди выглядывают из окон,
выбегают из тёплых квартир.
В летний город — вот он —
возвращается дезертир.
Прячется от разговоров,
как от огня.
Не помнит свой адрес,
ему незнакома родня.
Да и родня обратно
в дом свой идёт,
его не узнаёт,
его не узнаёт.
#zhadan #жадан